Неточные совпадения
В продолжение этого времени послышался стук брички. Ворота заскрипели; но бричка долго не въезжала на двор. Громкий голос бранился со старухою, содержавшею трактир. «Я взъеду, — услышал Иван Федорович, — но если хоть один клоп укусит меня в твоей
хате, то прибью, ей-богу, прибью,
старая колдунья! и за сено ничего не дам!»
Но все бы Коржу и в ум не пришло что-нибудь недоброе, да раз — ну, это уже и видно, что никто другой, как лукавый дернул, — вздумалось Петрусю, не обсмотревшись хорошенько в сенях, влепить поцелуй, как говорят, от всей души, в розовые губки козачки, и тот же самый лукавый, — чтоб ему, собачьему сыну, приснился крест святой! — настроил сдуру
старого хрена отворить дверь
хаты.
Невысокие у него хоромы:
хата на вид как и у простых козаков, и в ней одна светлица; но есть где поместиться там и ему, и жене его, и
старой прислужнице, и десяти отборным молодцам.
— Вот одурел человек! добро бы еще хлопец какой, а то
старый кабан, детям на смех, танцует ночью по улице! — вскричала проходящая пожилая женщина, неся в руке солому. — Ступай в
хату свою. Пора спать давно!
Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он углы своей
хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман
старого скряги, из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон, вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему одному страшно в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог понять.
Хата их была вдвое
старее шаровар волостного писаря, крыша в некоторых местах была без соломы.
Когда
старая Ганна Ковалиха узнала о возвращении разбитой семьи Горбатых, она ужасно всполошилась. Грозный призрак жениха-туляка для Федорки опять явился перед ней, и она опять оплакивала свою «крашанку», как мертвую. Пока еще, конечно, ничего не было, и сват Тит еще носу не показывал в
хату к Ковалям, ни в кабак к Рачителихе, но все равно — сваты где-нибудь встретятся и еще раз пропьют Федорку.
— А пусть попытают эту самую орду, — смеялся дома
старый Коваль, покуривая трубку. — Пусть их… Там и
хаты из соломы да из березовых прутьев понаделаны. Возьмут солому, помажут глиной — вот тебе и
хата готова.
В черных оконцах
хаты блеснул слабый красноватый свет, и через минуту на пороге сеней показался
старый трубач.
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и до того несносным, что, несмотря на свои золотые руки, она не находила себе места нигде и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей
старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей
хаты и оставит там, не снимая, от зари до зари.
Старая Мануйлиха стала после моего выздоровления так несносно брюзглива, встречала меня с такой откровенной злобой и, покамест я сидел в
хате, с таким шумным ожесточением двигала горшками в печке, что мы с Олесей предпочли сходиться каждый вечер в лесу… И величественная зеленая прелесть бора, как драгоценная оправа, украшала нашу безмятежную любовь.
Я неторопливо дошел до
старой корчмы — нежилой, развалившейся
хаты, и стал на опушке хвойного леса, под высокой сосной с прямым голым стволом.
Хата дяди Ерошки была довольно большая и не
старая, но заметно было в ней отсутствие женщины.
Старые казаки выходят из
хат, садятся на завалинках и мрачно и молчаливо смотрят на хлопотню солдат, как будто махнув рукой на всё и не понимая, что из этого может выйти.
У меня еще на стене в
хате старая бандура висит.
— А мне что? — сказал мельник. — Мне от нее ни горечи, ни услады не нужно, потому что я вам не ровня. Мне мои деньги подай,
старая, то я на вашу
хату и глядеть не стану.
И сидели себе
старые люди на призьбах (завалинках), а молодые под тынами, в густой тени от
хат да от вишневых садов, так что и разглядеть было невозможно, и только тихий говор людской слышался там и сям, а то и сдержанный смех или иной раз — неосторожный поцелуй какой-нибудь молодой пары…
А вот и село. Вот запертый шинок, спящие
хаты, садочки; вот и высокие тополи, и маленькая вдовина избушка. Сидят на завалинке
старая Прися с дочкой и плачут обнявшись… А что ж они плачут? Не оттого ли, что завтра их мельник прогонит из родной
хаты?
Хозяин
хаты, какой-нибудь
старый козак-поселянин, долго их слушал, подпершись обеими руками, потом рыдал прегорько и говорил, обращаясь к своей жене: «Жинко! то, что поют школяры, должно быть очень разумное; вынеси им сала и что-нибудь такого, что у нас есть!» И целая миска вареников валилась в мешок.
Большая разъехавшаяся
хата, в которой помещалась бурса, была решительно пуста, и сколько философ ни шарил во всех углах и даже ощупал все дыры и западни в крыше, но нигде не отыскал ни куска сала или, по крайней мере,
старого книша, [Книш — печеный хлеб из пшеничной муки.] что, по обыкновению, запрятываемо было бурсаками.
Как полированные, блестели по дороге широкие следы деревянных полозьев с крапинками золотистого лошадиного навоза, кричали выползавшие из
хат ребята, и со звонким лаем носились собаки за тяжелым вороньем, грузно приседавшим над черными пятнами
старых помоев.
И засыпал он с угрюмо сведенными бровями и готовым для угрозы пальцем, но хмельной сон убивал волю, и начинались тяжелые мучения
старого тела. Водка жгла внутренности и железными когтями рвала
старое, натрудившееся сердце. Меркулов хрипел и задыхался, и в
хате было темно, шуршали по стенам невидимые тараканы, и дух людей, живших здесь, страдавших и умерших, делал тьму живой и жутко беспокойной.
Самые
старые селения были на реке Хади и на реке Тумнине (Хату-Дата и Дата).
И ворча про себя, повел народ Сухого Мартына на третий путь: на соседнюю казенную землю. И вот стал Мартын на прогалине, оборотясь с согнутою спиной к лесничьей
хате, а лицом — к бездонному болоту, из которого течет лесная река; сорвал он с куста три кисти алой рябины, проглотил из них три зерна, а остальное заткнул себе за ремешок
старой рыжей шляпы и, обведя костылем по воздуху вокруг всего леса, топнул трижды лаптем по мерзлой груде и, воткнув тут костыль, молвил...
Старая Ланцюжиха осталась в своей
хате одна и отказалась от приглашения своего зятя перейти к нему на житье, дав ему такой ответ, что ей, по
старым ее привычкам, нельзя было б ужиться с молодыми людьми.
Ходым до
хаты, да вин,
старый дурень, ще не так буде нас дурыть.